Приобрести книгу в нашем магазине: http://www.golos-epohi.ru/eshop/catalog/128/15516/
Поскольку Томас Престон в 1960 г. написал о «Екатеринбургской Чека, состоявшей преимущественно из евреев», а Вильтон непременно находился в общении с Престоном и Ноксом, вот – ещё один источник сведений о «”Евреях” нееврейского происхождения». Ю.А. Жук и здесь отнёсся невнимательно к роли британской стороны.
Можно отметить также, что Г.И. Сафарова, заместителя Белобородова, называл евреем свидетель П.И. Лылов, сторож Волжско-Камского банка, опрошенный инспектором Смоленским 4.9.1918 г. Следовательно, Юрий Жук ошибается, утверждая, будто Сафаров стал считаться евреем «с лёгкой руки М.К. Дитерихса». Эту “честь” должно признать за Лыловым.
До Ю.А. Жука Л.А. Лыкова первой приводила рецензию В.Д. Бонч-Бруевича на воспоминания, написанные Я.М. Юровским и Ф.Ф. Сыромолотовым (давним знакомым Престона). В рецензии Бонч-Бруевич считает опасным приведённое объяснение казни еврейским происхождением и мотивами личной мести, заслоняющими приказ центральной «правительственной и партийной власти». Злодеяние «и без того дало после повод буржуазной печати к сильнейшим антисемитским выпадам».
П.Л. Войков не был евреем, но был женат на еврейке Аделаиде Абрамовне – что характерно для подавляющего большинства в коммунистической верхушке и не менее, а может даже и более значимо, чем непосредственная принадлежность к еврейской национальности. А.Г. Белобородов не был Вайсбартом, как уверился П.Н. Пагануцци, но этот “русский рабочий” Белобородов, разрекламированный евреями под такой кличкой, был женат на Фране Викторовне [Ю. Жук «Вопросительные знаки», 2013, с.144, 198].
Выпады у Вильтона и Дитерихса не являлись личным их измышлением: они передавали собранные изустные и письменные данные, в революционные эпоху преимущественно недостоверные не только относительно принадлежности к еврейству отдельных лиц.
Для примера, приписал же Деникин М.В. Алексееву рассказ о том, будто отрёкшийся Император по приезде в Ставку передумал и решил-таки оставить Корону Алексею, а не Михаилу. Деникину очень понравился этот сказ, поскольку он наводил мысль на особенное доверие Императора к Алексееву: при нём, дескать, осмелел.
В действительности же это была легенда, ходившая ещё до публикации в 1921 г. в Париже лживых Деникинских «Очерков». 16 (29) апреля 1920 г. в дневнике Юрия Готье записано: «было свидание у Яковлева с А.А. Брусиловым; рассказывал интересные вещи о Николае II. Оказывается, приехав в Могилёв после отречения, он вдруг заявил Алексееву, что он передумал и что корону желает оставить сыну. Алексеев тщетно вразумлял его, что это уже поздно и что ничего переделать нельзя» [Ю.В. Готье «Мои заметки» М.: Терра, 1997, с.401].
С.П. Мельгунов, который частенько только и делал, что разоблачал натасованные Деникиным сплетни, доказал полную невозможность того, будто бы вечером 3 марта Император передумал. В главе «Творимые легенды» Сергей Мельгунов приводит опровержение со стороны свидетеля Николая Базили (на сей раз не заинтересованного в обмане) и исчерпывающе ясную запись в дневнике Государя от 3 марта, наряду с непрошибаемой уверенностью Деникина, будто эпизод «изображён мною совершенно точно со слов покойного ген. Алексеева» [С.П. Мельгунов «Мартовские дни 1917 года» М.: Вече, 2006, с.250-253].
Из описания Деникиным смены Алексеева Брусиловым, ясно, что Алексеев не мог передать и не передавал новому главковерху интимных подробностей о приезде Государя из Пскова. Алексеев чуть не рыдал от обиды на Керенского за увольнение. «Могилёв принял нового Верховного главнокомандующего необычайно сухо и холодно». Брусилов говорил Деникину: «Вы смотрите на меня волком» [А.И. Деникин «Очерки русской смуты» М.: Айрис-пресс, 2003, Т.1, с.158, 475-478].
Кто бы из ближайшего окружения Алексеева рассказал про 3-е марта Брусилову, козыряющему революционной активностью? Не исключено, конечно, что и тут Деникин соврал, сообщая о всеобщей неприязни к Брусилову в Ставке. Но важнее другое. Давая объяснение Сергею Мельгунову, Деникин сослался на документ, переданный им генерал-квартирмейстеру Юзефовичу – выпровоженному Брусиловым из Ставки чуть позже Деникина.
Этот документ и есть подлинная основа всей легенды. Вновь допустив, что Деникин тут не соврал и документ существовал, следует предложить такое объяснение его происхождению. От Императора длительное время требовали отречься в пользу Цесаревича Алексея. Не желая отдавать Наследника в руки преступного заговора, Государь настоял на отречении в пользу Великого Князя Михаила Александровича. Император так сильно опасался, как бы Цесаревича ни сделали игрушкой в руках масонов, что забрал из Пскова с собой документ об отречении в пользу Алексея, дабы он ни в коем случае не был опубликован. Вечером 3 марта, узнав об отречении Михаила, свергнутый Государь понял, что угроза Наследнику миновала, и отдал пресловутый документ М.В. Алексееву. Сделал это с какими-то пояснениями или даже молча.
Начало легенде было положено. По дурости ли (т.е. из тайного недоброжелательства к Царю, перед тем приведшего его к измене) М.В. Алексеев решил, будто речь шла о перемене решения, или, при следующей передаче бумаги, так вообразил Деникин, но в Ставке по рукам пошёл сей документ, а с ним и легенда под названием «колебания Царя». Так она дошла до Брусилова.
Сторонники передумывания будут вынуждены присоединиться к весьма слабым конспирологическим гипотезам, согласно которым записи в дневнике Государя сфальсифицированы. Но П.В. Мультатули ошибается, нет причин так считать, поскольку содержание записи от 2 марта нисколько не противоречит обстоятельствам насильственного свержения Государя. Вполне точно их оценил генерал Краснов: негодяи «его заставили отречься», «свергли его» [П.Н. Краснов «Выпашь» Париж: Издание Е. Сияльской, 1931, с.258].
Современные историки, барахтающиеся в несистематизированных и должным образом неоткомментированных мемуарах, часто оказываются не в состоянии должным образом оценить личность Императора Николая II. В результате появляются бесчисленные чудовищно некомпетентные рассуждения о «праздности» Государя, «ограниченном» государственном мышлении, об отсутствии подтверждений существования февральского заговора. Среди всего этого бесцеремонного вздора наличествует, ничем иного не лучше, такой научный изыск: «2 марта 1917 г. царь подписал Манифест об отречении от престола. Через несколько дней в Могилёве Николай Александрович сообщил начальнику штаба русской армии генералу М.В. Алексееву: «Я передумал, прошу Вас послать эту телеграмму в Петроград» и передал собственноручно написанное согласие о вступлении на престол его сына Алексея» [Е.Д. Борщукова «Патриотические настроения и отречение Николая II от престола: причинно-следственные связи» // «Известия РГПУ», СПб., 2010, №120, с.53-58].
Использованная легенда отлично характеризует не Царя, а работников Ставки. Очевидец, проигнорировавший выдумку из мемуаров Деникина, рассказал следующее: «в ближайшие [!] и особенно последующие за отречением дни Ставка Верховного Главнокомандующего представляла отвратительное зрелище». «Неизменно вся болтовня включала в себе плевки в сторону Государя и поношение «проклятого свергнутого режима»» [Н.М. Тихменёв «Из воспоминаний о последних днях пребывания Императора Николая II в Ставке» Ницца, 1925, с.18-19].
Позарившись на один такой «плевок», Е.Д. Борщукова не только не удосужилась проверить одно из звеньев своей критики монархической историографии (в лице А.Н. Боханова и П.В. Мультатули), но даже и узнать, что никогда не бывавшее передумывание приписывалось 3-му марта, а не «через несколько [!] дней». Надо не иметь никакого разумного представления ни об Императоре Николае II, ни о последствиях переворота в стране и в Ставке, дабы решить, будто Государь, узнавший 3 марта об отречении В.К. Михаила Александровича, 8 марта уже арестованный, после 2 марта мог передумать спустя какое-то число дней. Так ведётся самоотверженная борьба с «идеализацией» облика Государя и Государыни. Историк (к.и.н.) убедительно показала, что её статья точно не имеет «ничего общего с научной оценкой исторического опыта февраля-марта 1917 г.», являясь покушением с негодными средствами.
Насчёт праздности интересно заметить, что С.А. Экштут в отзыве на полное издание дневников Императора Николая II написал в историческом журнале «Родина», что ему пришлось пересмотреть свои взгляды на Государя, поскольку дневник свидетельствует о громадной ежедневной деловой работе. Правда, такой вывод следовало сделать давным давно и по прежним выпускам дневника, но мешала инерция мышления, традиционные интеллигентские предубеждения, не было повода взглянуть на записи свежим взглядом. Но если одни историки пытаются вникнуть в действительное значение документальных публикаций, то другие закапываются в предубеждениях.
Старые плевки имеют большой вес и в специфической аудитории апологетов М.В. Алексеева, где частенько спекулируют на авторитете Е. Месснера, который доходил до подлости в рвении оклеветать Императора Николая II и его министров. Е. Месснер, не опровергнув ни единого свидетельства о причастности М.В. Алексеева к заговору, обвиняет других историков в клевете, одновременно оправдывая измену М.В. Алексеева 1 марта 1917 г. примером того, почему не следовало исполнять волю Государя: «во время коронационных торжеств в Москве Император Николай Александрович повелел, чтобы при раздаче подарков народу на Ходынском поле не было полицейских; полицмейстер исполнил приказание и в результате получилась трагическая «Ходынка»; москвичи потом упрекали полицмейстера, зачем толково не исполнил повеление Царя – не поставил полицейских в штатском» [«Часовой» (Брюссель), 1973, №566-567, с.17].
Достоверно известно, что на Ходынском поле присутствовало 1,8 тыс. полицейских, но даже им не по силам остановить толпу в полмиллиона. «Толпа вскочила вдруг как один человек и бросилась вперёд с такой стремительностью, как если бы за нею гнался огонь» [С.С. Ольденбург «Царствование Николая II» М.: АСТ, 2003, с.65].
Простительны ошибки М.К. Дитерихса насчёт евреев, сделанные по горячим следам. Но спустя три четверти века повторять совершенно недостоверные московские сплетни об отсутствии полиции из-за распоряжений “недостойного” Царя, значит совсем замкнуться в антимонархических фантазиях, удовлетворяясь клеветой в адрес Монарха, сопровождавшей его с Коронации. Нежелание расставаться с глупейшими вымыслами врагов Романовых, одержимая убеждённость в праве на измену на протяжении десятилетий отличает “защитников” имени М.В. Алексеева.
Накопление переданных неточностей у Вильтона или Дитерихса не является чем-то особенным в мемуаристике тех лет. Изображаемое преобладание евреев в руководстве большевиков не являлось проявлением необъективности из-за русских монархических убеждений авторов, поскольку они проявились у генерала Дитерихса, но не у британского журналиста и разведчика Вильтона, и не у протестантского методиста А. Саймонса, рассказавшего на своей родине в США: «Многие из нас были удивлены тем, что еврейские элементы с самого начала играли такую крупную роль в русских делах. Вскоре выяснилось с очевидностью, что больше половины этих агитаторов в так называемом большевистском движении были жиды». Говоря об этом, американец делал специальную оговорку: «с омерзением отвергаю погромы».
Можно считать такие заявления своего рода оптическим обманом, как выясняет Ю.А. Жук. Но справедливости ради нельзя не обратить внимания на множество распространяемых антимонархических легенд, того невероятней. Екатерина Брешко-Брешковская, выступая всего двумя днями позже Саймона, заявила: «все люди старого режима – стали большевиками» [«Октябрьская революция перед судом американских сенаторов» М.: Профиздат, 1990, с.12-13, 48].
Тьма революционного умопомрачения застила статьи за 1917 г. Ивана Ильина, которого отвратило от революционных и либеральных заблуждений только самое полное торжество левых идей в пору владычества над Россией Интернационала партий. Не желавшие признавать непререкаемую свою неправоту упрямцы какое-то время пытались продолжать антимонархическую риторику. 19 ноября: «В настоящее время только совсем наивные политики могут «не подозревать», что агенты старого режима копошатся и орудуют в крайнем левом секторе» [И.А. Ильин «Собрание сочинений» М.: Русская книга, 1999, Т.9-10].
По сравнению с такими вымыслами, позиция монархистов по еврейскому вопросу выглядит куда обстоятельнее. Но почему-то, обвиняя Вильтона только в антисемитизме, мало кто обращает внимание на вопиющую недостоверность его описаний по всем вопросам, касающимся русской истории и культуры, характеристик личности Г.Е. Распутина, Царя и Царицы. Почти не знающая исключений неточность вызвана не сколько личными предубеждениями, сколько совершенным отсутствием точных данных в распоряжении автора. Точно так несостоятельность основных положений книги Н.А. Соколова по немецкому вопросу вызвана доверием к таким опасным для правды свидетелям как А.Ф. Керенский и Ф.Ф. Юсупов, выступавшим в качестве самых осведомлённых лиц при выявлении мнимых связей Г.Е. Распутина с Германией.
Не так просто с евреями. Георгий Гинс, образцовый либерал, для которого, в силу идейного купания в “передовых” течениях любой монархист – погромщик, «идиот из идиотов – Держиморда Патриотов», в частности, по генералам: Дитерихс – дикий мистик, Розанов – необузданный и неряшливый, Сахаров – напыщенный неудачник; Гинс при всём этом отметил по 1919 г. данные Вологодского: «в Боровом ему докладывал начальник милиции, что местные евреи «прыгают от радости, говорят, что большевики скоро возьмут Екатеринбург». – Отчего же им радоваться? – Да как же, ведь большевики-то им “свои”» [Г.К. Гинс «Сибирь, союзники и Колчак» М.: Айрис-пресс, 2013, с.285, 344, 383, 385, 397].
То, что евреи с наибольшим энтузиазмом приветствовали падение Монархии, замечали слишком многие. П.К. Кондзеровский в книге «В Ставке Верховного» (не подумавший ничего написать о вымышленном врагами Царя перемене отречения 3 марта), рассказывает о первых днях после переворота. На революционном митинге площадь была запружена «конечно, евреями. При этом два молодых еврея непременно хотели над тем местом, где стояли начальствующие лица с генералом Алексеевым, водрузить какую-то революционную надпись». Кондзеровский и Лукомский «несколько раз решительно прогоняли их, но они самым наглым образом лезли опять» [«Государь на фронте» М.: Русский Хронографъ, 2012, с.255-256].
Еврейский активизм вызывал тем большую неприязнь, что их радость не разделялась всеми, кто наблюдал уничтожение России революцией. 19 мая 1917 г. Василий Розанов, используя псевдоним, напечатал свои впечатления о перевороте, общие с «Обвалом» Ф.Д. Крюкова: «куда ни придёшь – тоска, недоумение и этот страх… Даже у людей, которые боролись за эту свободу, терпели, были гонимы, сидели в тюрьмах и ждали страстно, безнадёжно заветного часа её торжества… Нет радости… Нас все обыскивают! При старом режиме это было реже…» [«Под созвездием топора. Петроград 1917 – знакомый и незнакомый» М.: Советская Россия, 1991, с.50].
Евреи начали захватывать власть с первых же дней свержения Монархии. Во главе Совета солдатских депутатов в Иркутске встал Гоц. Уже 12 марта 1917 г. в Иркутске сибирский учёный Иван Серебренников заметил: «среди обывателя действия исполкома начинают вызывать недовольство, и понемножку начинает выползать слово «жид»». Чисто статистически нельзя вполне установить значение евреев в революционном движении, поскольку, хотя Иркутский исполком формально возглавлял А.Н. Кругликов, «он, в сущности, является ширмою, за которою всеми делами верховодит С.Л. Ванштейн», который подписывал бумаги: «За председателя Ванштейн». В августе 1917 г. на Всероссийское демократическое совещание от Иркутска были делегированы грузин Чичинадзе и еврей Гольдберг. В результате столь явного перевеса еврейского представительства в революции среди народа стали возникать лишние домыслы. Вплоть до такого суждения, в октябре: «не слушайте Викжеля, это – жид» [И.И. Серебренников «Претерпев судеб удары. Дневник 1914-1918» Иркутск: Издатель Сапронов, 2008, с.322, 325, 376, 386].
Во второй половине июля 1918 г. комиссаром особой дружины Екатеринбургских коммунистов, брошенной на ликвидацию прорыва белогвардейских войск, стал «один из руководителей областного комитета партии Леонид Исаакович Вайнер». Еврей Ф.И. Голощёкин, окружной военный комиссар, возглавлял Бюро партии, которое вело политработу по всей 3-й красной армии. Во 2-й красной армии политотделом руководили комиссары С.И. Гусев (Яков Давыдович Драбкин, будущий глава коминтерна) и П.К. Штернберг [«Урал в Гражданской войне» Свердловск: Издательство Уральского университета, 1989, с.58, 60, 62].
Вот почему утверждения Роберта Вильтона воспринимались как самые правдоподобные в Британии. В первой же рецензии на его книгу говорилось: «Царь и вся его семья были убиты в Екатеринбурге 16 июля 1918 г. большевиком евреем по имени Юровский, по приказу большевика еврея Свердлова, возглавлявшего центральный исполнительный комитет в Москве, пока его не линчевали восставшие рабочие в прошлом году». «По объяснению Вильтона, убийцы, будучи евреями и нерусскими, были уверены в том, что русский народ не будет возмущён убийством их Царя еврейскими руками. Стоит отметить, что крестьяне в Екатеринбурге, поймав одного из сообщников Юровского, убили его на месте» [«The Spectator». London. 1920. October 30. P. 572-573].
Здесь отмечен самосуд над матросом Степаном Вагановым, убитым местными жителями при обнаружении в Екатеринбурге 26 июля (8 августа) 1918 г. Ваганова видели крестьяне в ночь сокрытия тел, непосредственно в убийстве он не принял участия.
Большевики не стремились раскрывать правду о цареубийстве, наследие первых публикаций перекочевало прямо в 1990-е, когда пошёл вал переизданий работ первой эмиграции, и объявилось немало новых домыслов, очереди самозванцев. Множество спекуляций на популярной теме не пошло на пользу приближению к правде.
К примеру, в докладе, читанном Олегом Платоновым в Московском доме учёных в 1990 г., при постоянных заявлениях о работе в несусветно важных архивах, говорится: «Документы, найденные мной в закрытых архивах и фондах, свидетельствовали о том, что ещё в начале ХХ века еврейские большевики во главе с Янкелем Свердловым создали на Урале тайную организацию по типу мафии, деятельность которой опиралась преимущественно на бандитов и уголовников с садистскими наклонностями. Мне удалось установить, что все главные участники ритуального злодейства были матерыми убийцами, психопатическими типами, имевшими склонность к человекоубийству. Убийца царя Юровский совершил своё первое «мокрое дело» ещё в 1898 году, за что был осужден. Другой палач Царской семьи, Ермаков, сделал убийства своей профессией. Так, в 1907 году по заданию партии он убил полицейского, но не просто убил, а отрезал ему голову» [О.А. Платонов «Битва за Россию» М.: Алгоритм, 2010, с.38-39].
Двух убийств, взаправду совершённых этими тварями, всё-таки не достаточно для сделанных преувеличений. Ермаков не отрезал голову убитому им агенту охраны. Тем более странно слово в слово повторять эту надутую аффектацию спустя 20 лет в нескольких новых книгах. Как видно из трудов Ю.А. Жука, Л.А. Лыковой, П.В. Мультатули, вклад Олега Платонова в расследование цареубийства выразился в виде вброса ложных данных. Так и для истории масонства разрекламированный Особый архив КГБ стал источником бесчисленных ошибок сверхфальсификатора О.А. Платонова по части приписывания принадлежности к ложам множества лиц, породил вредную путаницу.
Тем временем, Юрий Жук сумел выудить из рижского издания 1993 г. недостовернейшей книжки Грянника очень значимый вывод: принадлежность «каббалистических» знаков и слов о Валтасаре перу Я.М. Свикке, прямо не принадлежащего к числу цареубийц, но причастного к перемещению арестованной Царской Семьи и связанного с высшим советским руководством. Краткое упоминание о подозрениях в адрес Свикке было в 2007 г. у Лыковой.
Обрушивая основные «ритуальные» доказательства, Ю.А. Жук, познакомившись с рукописями Свикке, удостоверился в сходстве почерка с надписью на стене. Сравнение тоже приходится принимать на веру, но если, всё сходится, то – почему бы и нет?
Сомнения в дате появления надписей существовали давно. Ещё в 1987 г. Н.Г. Росс выдвинул предположение, что «каббалистические» знаки являются пробой пера. Ю.А. Жук находит это предположение бесспорным, с чем категорически, но коротко не согласился П.В. Мультатули. Но авторство Свикке опровергает мнение Росса об отсутствии надписей на момент осмотра Сергеевым 14 августа 1918 г.
Н.Г. Росс достаточно часто ошибался: фамилию французского консула Бояра он счёл живописным псевдонимом, хотя во Франции это достаточно распространённая фамилия.
Поскольку у надписей обнаруживается конкретный автор, то версия о пробе пера и выявленном авторе заслуживает более внятного опровержения, чем, к примеру, возможное, но субъективное суждение о неудобстве оставления именно таких знаков при «пробе пера».
Ю.А. Жук более убедителен в целом, в том числе говоря о цифрах в рублях на стене. П.В. Мультатули выигрышно смотрится только в критике экспертизы книги Энеля в РГГУ.
В 2012 г. Виктор Корн в книге «И была надпись вины Его» предложил интересную главу о популярности Гейне среди поколений революционеров и лично Свердлова с Лениным, но версия принадлежности надписи Бела Куну не имеет заземления с почвой фактов, и автор никак не реагирует на авторство Свикке. Нумерологические подтасовки по цифрам на подоконнике тоже ни в чём не способны убедить, напоминая лишь об астрологическом шарлатанстве.
Периодическая печать 1990-х не предоставила ничего по-настоящему убедительного в пользу отрезанных голов, журналисты использовали легенду для развлечения публики. Ю.А. Жук вполне продемонстрировал причины для недоверия А.П. Мурзину, ссылки на него ничего не дадут сторонникам версии отсечения голов.
Ритуальная версия могла бы отыграться при предъявлении развёрнутых доказательств относительно того, что была «похожая надпись, оставленная евреями на месте одного политического убийства в Палестине в 1942 г.» [М.В. Назаров «Тайна России» М.: Русская идея, 1999, с.697].
Прокурор-криминалист В.Н. Соловьёв, отстаивая «пробу пера», указывал сторонникам «мистической версии» на отсутствие примеров использования «каббалистических знаков» при других ритуальных убийствах. Роберт Вильтон, со ссылкой на письмо от Несты Вебстер, сообщал про схожесть начертаний со знаками, используемыми иллюминатами, что также требует подробного обоснования [«Покаяние. Материалы правительственной Комиссии» М.: Выбор, 1998, с.251, 259].
Пока стоит отметить, что в одно время с Вильтоном, в 1920 г., У. Черчилль, написал игнорируемую еврейскими фальсификаторами типа Мартина Гилберта знаменитую статью о евреях во главе большевицкой революции. В этой статье Черчилль по-прежнему положительно оценивал евреев-сионистов (верующих иудеев и националистов), оправдывая их путём противопоставления им евреев-интернационалистов во главе «разных заговоров». «Всемирный заговор по разрушению всей цивилизации», «играл, как неопровержимо показала современный писатель миссис Неста Вебстер, решающую роль во Французской революции. Он был скрытой пружиной каждого подпольного движения XIX века» [В.В. Большаков «С талмудом и красным флагом» М.: Алгоритм, 2013, с.172-173].
Т.е., Н. Вебстер с её книгой «Всемирная революция» убедила не только легкомысленного Р. Вильтона, но и куда более осведомлённого в мировой политике У. Черчилля, тесно связанного с евреями-сионистами.
Достаточно убедительна выдвинутая в «Вопросительных знаках» версия со значительно урезанным количеством выпущенных пуль – 55-65, в отличие от 525 выстрелов, как прежде постоянно заявлялось с телеэкранов. Юрий Жук, тем самым, признаёт право П.В. Мультатули на недоверие к опровергнутым им реконструкциям расстрела, но предлагает свою, сравнительно реалистичную. В которой, впрочем, болтаются, как сомнительные, некоторые участники расстрела и выпущенные ими пули.
При появлении выигрышной расстрельной версии, провисает вопрос о преобладании в убийстве холодного оружия. Теоретически, оно могло быть применено даже и к найденным останкам, но, при описанном преобладании на них следов от пуль, версия отодвигается в область недоказуемости. Если же подлинные останки не найдены, то выводы Дитерихса о рублении одетых тел остаются не опровергнутыми.
В особенности, пока не прояснён вопрос о найденном пальце, который опознали как принадлежащий Императрице. Без рубления в любом случае не обошлось.
Разоблачая чужие ошибки, Юрий Жук не доглядел за собой в делах, относительно отдалённых от Екатеринбурга. Вот, он списывает встречающиеся в биографических справочниках несуразицы: «в 1918 году генерал Иванов командовал белоказачьей армией. Был разбит под станицей Вешенской, после чего остатки его армии влились в состав Войска Донского».
20 января 1919 г. (ст. ст.) Вёшенская была взята без боя, донские полки разошлись, а части Южной армии её не обороняли, потому Иванов не мог быть там разбит. В завершении всего они пополнили силы ВСЮР, а именно – не Донскую Армию.
Не менее неуместно выглядит другое замечание, касающееся фронта генерала Краснова: «для «присмотра» за строптивцем Лейбой в качестве соглядатая в Царицын был послан и И.В. Сталин». Сталин приехал в Царицын 6 июня 1918 (н. ст.) в качестве руководителя продовольственного дела. А 7 июня, как следует из 17-го тома собрания сочинений Троцкого, он выступал на первом всероссийском съезде военных комиссаров. 9 июня Троцкий выступал в Сокольниках на северо-востоке Москвы. 16 июня он читал лекцию в Сергиевском народном доме г. Москвы. И можно отследить так дальнейшие его местоположения, вплоть до замечания Ю.А. Жука на другой странице: «накануне убийства Царской Семьи он из Москвы, практически, не выезжал». Сталин никак не мог за ним следить [Ю.А. Жук «Вопросительные знаки в «Царском деле»» СПб.: БХВ-Петербург, 2013, с.129, 159, 606].
По этой же причине запись в дневнике Троцкого за 1935 г. о принятом без него, в пору отъезда, решении об убийстве Царской Семьи – намеренная фальсификация.
РПО им. Императора Александра III 