П.Н. Краснов. ДУМА И НАРОД

Заказы можно также присылать на orders@traditciya.ru

В последнее время только было и разговора, что о Думе. Дума, говорили, должна внести успокоение, Дума должна наделить крестьян землёю, вывести народ из мрака невежества, избавить его от произвола властей. Как сказочный богатырь, Дума должна сделать всех людей счастливыми и даровать покой народу. И нетерпеливо, порою очень нетерпеливо ожидал народ, когда же Дума сделает всё то, что она обещала своим избирателям. Один, другой, третий месяц работает Дума, а нет земли, нет спокойного безопасного труда, разбои мешают жить. Народ не поёт песен, народ не радуется, спит неспокойным сном, прислушивается к тому, что творится в Петербурге, и ждёт. Уже и терпения не хватает ждать больше. Уже своим самосудом пошёл местами народ добывать землю и мешает жить помещику. Там сожгли сено, там разметали скирды, угнали скотину….

Нет спокойствия.

Что же делала Дума?

Дума говорила и говорила. Каждый депутат старался сказать что-нибудь удивительно прекрасное и правдивое, что-нибудь заманчиво хорошее. Один говорил, что смертная казнь ужасна, другой, что народу нужна земля, третий, что громить евреев особенно преступно. Всё это прекрасно, красиво, подкупает людей, увлекает их, но рядом с этим прекрасным говорением сделала ли что-либо Дума, чтобы провести в жизнь это прекрасное, чтобы исполнить свои обещания? Нет.

Она громила смертную казнь, и она молчала и как будто сочувствовала тому, что в Варшаве в одну ночь убито 15 городовых, что убили адм. Чухнина, ошибочно — ген. Козлова, что всюду и везде процветают тайные убийства и разгромы винных давок, ссудо-сберегательных касс и почтовых контор. Там убили почтальона, там погиб артельщик, везший деньги, а Дума молчала и не произносила своего осуждения революционерам.

Зато как много было сказано в Думе о смертной казни! Дума клеймила именем палача и убийцы главного военного прокурора ген. Павлова, и та же Дума молчала о еврейском «бунде», о революционных комитетах, ежедневно приговаривающих десятки невинных городовых и солдат к смертной казни.

Где же правда?

Безпорядочно и неисправно работала думская машина. Как ребёнок, она тянулась за блестящими игрушками, бросала главное, увлекалась мелочами. И казалось, что Россия — точно испорченные часы: стал маятник, неподвижны колеса, ослабли пружины, поломаны зубцы и оси, — всё испорчено. Вместо того, чтобы разобрать и заменить поломанные части механизма новыми, Дума замечала — «ах вот стрелки погнулись, на циферблате трещина, крышка плохо открывается», — но ведь это всё мелочи, от этого машина не станет хорошо работать.

Главнейший вопрос, поставленный Думе, вопрос, с разрешением которого надо было торопиться, это — земельный вопрос, называемый иностранным именем аграрного вопроса. Ну и пускай занималась бы им, с тем, чтобы прийти к какому-нибудь соглашению. Вместо этого стали говорить о том, что земля нужна всем, что если у одних земли много, а у других мало, то нужно отобрать от тех, у кого много, и дать тем, у кого мало. Всё это красиво на словах, однако попробуйте исполнить это на деле… С отобранием земли у дворян, у помещиков, с разрушением дворянских гнёзд было бы подорвано крупное хозяйство, которое всегда помогало мелкому и лучшими семенами, и племенным скотом, и машинами, давало заработок окрестному населению. Отнявши землю у помещиков дворян, пришлось бы отнять её и у разбогатевших крестьян, и у казаков, имеющих за свою службу большие наделы. Кто же это позволит? Какая кровавая смута, какая жестокая бойня пойдёт по всей России, когда Воронежские, Харьковские и Черниговские крестьяне пойдут отбирать землю у донцов, а Самарские и Саратовские потребуют вековые угодья Уральских и Оренбургских казаков! Кто даст землю евреям Привислянского края? Кто наделит землею Орловцев, Курских, Рязанских? Помещичьей земли всем не хватит. Пойдёт ужасная смута. Да и почему я буду отдавать землю, которую, через силу работая, купил, думая обо мне, мой отец, которую я обрабатывал сам? Говорили ещё в Думе, что земля ничья, Божья. Но если крестьянин будет обрабатывать «ничью» землю, разве положит он в неё много труда. Да и крестьянство от Думы ждало именно не «ничьей» земли, а своей собственной кормилицы-матушки.

Наговоривши много звонких слов, взятых из хороших книжек, думцы вдруг успокоились. Министерство представило свой проект. Оно предложило раздать крестьянам государственные земли, облегчить переселение на те места, где земли много, помочь переселенцам, оно готово даже купить землю у тех, кто сам пожелает её продать. Проект, составленный министерством, можно было действительно привести в исполнение и облегчить крестьянскую долю. Но Дума с самого начала выразила недоверие министрам, и потому она не пожелала даже обсуждать этот проект, а сразу занялась очень важным делом — делом об избиении городовыми депутата г. Седельникова. Об этом говорили чуть не 2 дня. Как это, мол, посмели избить г. Седельникова! А Россия жди. Россия терпелива — подождёт и больше. Тут вопрос наипервейшей важности: избит г. Седельников. Но кто такое этот г. Седельников? Он был член Думы — это правда, но разве одно это звание давало право делать всё, что угодно? Если безпристрастно рассмотреть поступки Седельникова, то получится вывод, очень для него нелестный. Его били уже второй раз. Он был член Думы, он знает и должен уважать законы, а между тем он носил револьвер, не имея на то разрешения. Револьвер носят для убийства, а ведь он сам же кричал в Думе об отмене смертной казни. Его забрали и пригласили в участок. Если бы это был человек, уважающий своё высокое звание члена Думы и уверенный, что он не сделал ничего преступного, — он отправился бы в участок, но он вошёл в препирательства, стал браниться, стараясь избежать ответственности. А Дума из-за этого бросила важное дело — решение земельного вопроса и занялась допросом по делу, которое ничего не стоит. Ведь городовые били (да и то, что били, — осталось недоказанным) не депутата Седельникова, а шумевшего господина, вооружённого револьвером.

Не странно ли?

Потеряв время на Седельникова, Дума затем опять теряет его на Белостокском погроме. Убито не то 82, не то 89 евреев. Думе до этого громадное дело! Речи полились без конца, длинные, пышные, безтолковые. Истина беззастенчиво искажается, и Дума, проливая горькие слёзы об убитых евреях, ни словом не поминает погибших на своих постах городовых, солдат и казаков, убитого адмирала Чухнина. Точно это и не люди!

Депутат Думы г. Стахович, пытался ввести луч истины в думские речи о Белостокском погроме, — ему свистели и шикали…

Перед Белостокским погромом Дума кинулась на казачий вопрос. Казаки, мол, жалуются на тяжесть внутренней службы, казаки не желают нести полицейских обязанностей. Очень может быть, что и были плохие и ленивые казаки, которые писали своим депутатам жалкие письма, но не о том говорили донцы, когда посылали своих депутатов. И когда депутат г. Васильев сказал своё смелое казацкое слово, — сказал, что как ни тяжела донцам их служба по охране порядка и целости России, как ни трудно им было бросить свои дома и семьи, но по приказу Государеву они собрались, по приказу Государеву и уйдут, — опять раздались свистки, опять крики. В свободном парламенте, среди свободных людей не было свободного слова, а потому не было и правды.

От всего, что говорилось и делалось в Думе, появляется впечатление какой-то окрошки. Насыпано мясо, накрошена рыба, тут и укроп, тут и морковка, и огурцы, приправлено луком, но — увы! — разит чесноком…

Как ярмарочный гаер, на всякое заявление министров, которое следовало бы внимательно и тщательно обсудить, выскакивал г. Аладьин или г. Рамишвили. Первый, с тёмным прошлым Лондонского гида, раболепствовавший перед «господами», теперь мстит этим самым господам за то только, что они господа. Оскорбления и ругательства, пошлый выкрик — вот что составляло его речи. Другой, полуобразованный азиат, нетерпимый к чужому мнению, говорит ходячие фразы, не разъясняя, а затемняя дело.

Страшно и жутко становилось от такой Думы. Первый по важности вопрос — земельный затонул в праздных, но ходких речах об отмене смертной казни, об избиении г. Седельникова, о еврейском погроме. Говорили только для того, чтобы говорить.

А русский народ жадно прислушивался к этими пустым речам и ждал — не мог дождаться, когда же “лучшие люди”, которых он выбрал, скажут веское своё слово, в котором будет и правда, и справедливость, и надежда на то, что его можно исполнить!

И всё чаще и чаще закрадывалась в голову мысль: да то ли делает Дума, что нужно? От неё ли ждать, что она утрёт слёзы обиженным, даст кусок хлеба голодному? И уже ожидает русский народ великого Царского слова. Как всегда, так и ныне Царь скажет своё слово, Царь наделит землёй, Царь скажет, кому владеть ею и как. И за Царём, а не за Думой пойдёт народ, — за Царём, который ждал помощи от Думы, помощи в управлении царством, ждал так же страстно, как и его народ, и не дождался. Личные интересы, личные выгоды охватили народную Думу, и “лучшие люди” во взаимной борьбе из-за лакомых министерских мест позабыли и нужды народные, и справедливость, и то великое, чего ожидал от них русский народ. А народ ждал, ждал нетерпеливо, ждал, уже теряя веру.

И верно то, что не дождаться бы ему от разноплеменной Думы, а дождётся он от своего природного русского Государя, печальника о земле русской.

В Белостоке анархист Нисель Фарбер 29 августа 1904 г. в синагоге ударил ножом в шею владельца крупной прядильной мастерской, Авраама Кана. 6 октября он же взорвал полицейский участок, убил себя и двух посетителей, а два городовых и писарь получили ранения. Зимой анархисты тяжело ранили околоточного надзирателя. В апреле 1905 г. террорист Гелинкер убил дворника, выдавшего полиции квартиру революционеров. «Очень часто средь бела дня убивали постовых городовых». В июне 1905 г. Гелинкер взорвал бомбу, ранив 7 полицейских. 31 июля анархист взрывом бомбы ранил офицера, четырёх солдат, себя, и убил пропагандистку из Бунда.

Аналогичные действия евреев-террористов вызвали белостокский погром 1-3 июня 1906 г. После него террористы продолжили убивать: Мовша Шпиндлер (он же участник грабежей и агитатор) застрелил агента полиции Нежика, бросил бомбу в начальника охранного отделения Ходоровского. В сентябре Городовойчик убил секретаря охранного отделения, в ноябре с Шпиндлером ранил агента («шпиона»). 15 ноября 1906 г. Городовойчика расстреляли. В январе 1907 г. террористы убили фабриканта Гендлера. Тогда же Шпиндлер убил несколько агентов полиции, а в начале марта Шпиндлер и Вассер бросили бомбу в генерал-губернатора Богаевского (она взорвалась, но Богаевский выжил).  В ночь на 16 марта полиции напала на квартиру этих террористов, они отстреливались 6 часов и последние пули выпустили в себя [«Соблазн социализма. Революция в России и евреи» М.: Русский путь, 1995, с.417-436].

Созыв 1-й Государственной Думы в апреле 1906 г. был призван Императором Николаем II наяву продемонстрировать ложь парламентаризма, миражи демократии и свободных выборов. Как и предсказывали правые монархисты за много лет загодя, в палату депутатов попали наиболее лживые, некомпетентные популисты, не способные к принятию положительных политических решений и к пониманию катастрофических последствий продвигаемых ими планов.

Именно по этой причине, блестяще описанной здесь П.Н. Красновым, Русские Государи отказывались исполнять пожелания либеральных конституционалистов ввиду зловредной утопичности их воззрений. С 17 октября 1905 г. ввиду особенно тяжёлых террористических нападок на Империю, Николай II, И.Л. Горемыкин и другие советники Государя решили использовать новую тактику борьбы с демократическим блефом левых партий.

Не Г. Дума, а Особое совещание И.Л. Горемыкина в 1905 г. разработало политическую программу, которую вскоре осуществит П.А. Столыпин. Указ 9 ноября 1906 г. «О дополнении некоторых постановлений действующего закона, касающихся крестьянского землевладения и землепользования», был основан на проектах Редакционной комиссии при МВД 1902–1904 гг.» [«Университетский историк» (СПб.), 2010, Вып.7, с.210, 214-215].

В полноте справедливости рассуждений П.Н. Краснова о земельном вопросе можно убедиться по исследованию М.И. Горемыкина «Аграрный вопрос» (1907), определяемому современным историком как пример представленного правыми специалистами научного анализа, доказывающего ошибочность примитивных революционных представлений о необходимости уравнительной передачи земли, а не эффективного использования уже имеющейся [В.Ю. Рылов «Правое движение в Воронежской губернии 1903-1917» Воронеж: ВГУ, 2002, с.24].

Михаил Горемыкин блестяще выразил и защитил взгляды своего отца, председателя Совета Министров, который был наиболее близким к Императору Николаю II соратником и единомышленником, сумевшим дать отпор захватным претензиям Г. Думы 1-го созыва, в т.ч. английскому агенту Аладьину, и отстоял незыблемый принцип частной собственности, ненавистный социалистам. «Горемыкин был, прежде всего, лишь строгий законник. Отсюда – его столкновения с Государственной Думой, стремившейся превзойти, установленные законом, свои права» [Е.Н. Шелькинг «Самоубийство монархий. Императоры Вильгельм II и Николай II» // «Историк и Современник», Берлин, 1923, Вып.4, с.153].